Но многие до сих пор считают, что карательная функция первична, а перевоспитание и реабилитация заключенных, возврат их в общество — маловероятная и в реальных условиях почти недостижимая цель. Но такое мнение парадоксально, отмечает издание «Cпільне«. Пожалуй, даже наиболее «кровожадные» сторонники карательной пенитенциарной системы не могут отрицать, что подавляющее число преступлений направлены против собственности, а не против личности. Большинство преступников можно перевоспитать. И это пошло бы на пользу как им самим, так и всему обществу.
Тюрьмы на постсоветском пространстве
В странах бывшего СССР с тюрьмами всё очень плохо. Конечно, в первую очередь это касается стран вроде Туркменистана, где, по сообщениям некоторых СМИ, власти перестали обеспечивать заключенных даже едой, которую узники вынуждены покупать в ультрадорогих тюремных торговых точках. Статистика по рецидивам здесь, видимо, засекречена либо просто не собирается. Возможно, по мнению властей, в стране с полуфеодальной диктатурой она просто не нужна.
Некоторые подвижки в сторону гуманизации идут в Украине. Так, уровень рецидивной преступности составляет около 33%, которые, по словам министра юстиции Дениса Малюськи, он собирается свести к фантастическому показателю в 5%. Впрочем, каким образом этого можно достичь — понять достаточно сложно. Министр делает довольно смелые заявления. Он предлагает идти по пути Дании и Норвегии (о которых расскажем чуть ниже) и оставить в стране только одну-две сверхсовременные тюрьмы, в которых будут содержаться самые опасные преступники. Малюська также обращает внимание на необходимость социализации преступников (включая даже отбывающих пожизненное наказание).
«Сложно представить, что такие кардинальные изменения пенитенциарной системы могут быть запущены и воплощены в жизнь волей одного министра без структурных изменений в стране.»
Сейчас прорабатывается возможность амнистии заключенных – также из гуманных соображений: можно только представить, к каким последствиям могут привести вспышки коронавируса в переполненных тюрьмах, среди людей, не имеющих возможности соблюдать социальную дистанцию, обладающих ослабленным иммунитетом и лишенных доступа к нормальной медицине. Впрочем, и эта инициатива – палка о двух концах. Без адекватной программы социализации бывших преступников амнистировать людей и выпускать в общество, и без того находящееся под ударом экономического кризиса, пораженное безработицей, — довольно противоречивое решение.
У Малюськи есть действительно работающие, хоть и немного сомнительные инициативы вроде создания платных «vip»-камер для платежеспособных преступников, выручка от которых идет на ремонт в «бесплатных» камерах. Тем не менее в общем его планы выглядят уж грандиозными и фактически невыполнимыми. Сложно представить, что такие кардинальные изменения пенитенциарной системы могут быть запущены и воплощены в жизнь волей одного министра без структурных изменений в стране.
«Тюрьмы в РФ отлично дополняют ущербную правоохранительную систему, которую стоило бы назвать «карательно-репрессивной».»
В России ситуация куда сложнее. Деньги у государства есть, но нет желания что-либо менять. Тюрьмы здесь — это громоздкая, тотально бюрократизированная, невероятно дорогая и бесполезная система. У неё получается хорошо делать несколько вещей: поддерживать собственное существование, тратить миллиарды бюджетных денег, эксплуатировать труд заключенных. Каждый год в СМИ всплывают десятки случаев пыток, издевательств, массовых избиений людей в российских тюрьмах. Несмотря на общественный резонанс, всё это не приводит к позитивным изменениям. В общем-то и не может привести, так как это системная проблема.
Тюрьмы в РФ отлично дополняют ущербную правоохранительную систему, которую стоило бы назвать «карательно-репрессивной», учитывая всё растущее число уголовных наказаний за мыслепреступления, крайне завышенные сроки по статьям, связанным с наркотиками, высокий уровень коррупции среди сотрудников полиции. Уровень рецидива в российских тюрьмах очень высок.
По неофициальным данным он доходит до 50—60%, по официальным — в среднем по стране рецидивисты совершают 33,2%, и 54% заключенных осуждены не в первый раз (две трети же отбывают третий или более срок). Это неудивительно, ведь в России не существует никакой системы реабилитации заключенных. Кому это выгодно? В первую очередь государству. Нынешние российские тюрьмы — по сути, фабрики, где можно абсолютно легально использовать фактически рабский труд заключенных, вкалывающих за копейки и хорошую характеристику для условно-досрочного освобождения.
Новости по теме: Бывший начальник колонии «Белый лебедь» найден мертвым с пистолетом в руке
А что за океаном?
Впрочем, хватит о странах СНГ. Представители гражданского общества и вовсе скажут, что тут всё дело в наследии «кровавого совка», а значит, и тюрьмы в СНГ — просто чуть более гуманная версия ГУЛАГа. Но чем тогда объяснить то, что и в «витрине капитализма» в лице США ситуация немногим лучше? То, что в американских тюрьмах сегодня сидит ненамного меньше людей, чем в той же системе ГУЛАГа на пике ее развития, уже ни для кого не секрет. Уровень рецидивной преступности очень высокий — 64% у осужденных за насильственные преступления и 40% у тех, кто был осужден за преступления, не связанные с насилием. По сути, эти цифры сами по себе являются приговором местной реабилитационной системе, которая существует больше на бумаге, чем в реальности.
При этом труд заключенных активнейшим образом используется и в США. Лица, отбывающие наказание в федеральных тюрьмах, трудятся на госкорпорацию UNICOR за смешные деньги, производя множество видов продукции, как правило для Минобороны. Помимо этого, есть в Америке и частные тюрьмы, где содержится около 150 тысяч человек, эксплуатируемых ещё активнее такими компаниями, как CoreCivic и GEO Group.
Оборот частных тюрем достигает миллиардов долларов, ведь они поставщики дармовой рабочей силы для десятков корпораций вроде Boeing, IBM, Microsoft. И они очень щедро оплачивают своих лоббистов. Учитывая высокий процент афроамериканцев среди заключенных, сложившуюся ситуацию можно назвать современным рабством. В 2012 году в тюрьмах США находилось больше афроамериканцев, чем в 1850 году в собственности рабовладельцев.
Есть ли альтернатива?
В то же время есть страны, где смысл пенитенциарной системы заключается как раз в исправлении преступника и в его возвращении в общество, а не в том, чтобы сделать деньги на его рабском труде. Например, в Дании показатель рецидивной преступности составляет 24%. Во многом как раз потому, что датские тюрьмы, такие как Storstrøm, больше напоминают университетские кампусы. Просторные камеры с отдельными ванными комнатами, со стеклами вместо решеток, с общими кухнями, где заключенные сами готовят себе еду. Это попытка социализировать преступников ещё в тюрьме, создать условия, наиболее похожие на повседневную жизнь на свободе.
Тюрьма Storstrøm
Тюрьма строго режима Halden в Норвегии ещё роскошнее – никакой колючей проволоки или вышек, зато масса возможностей для досуга, отдыха или труда, по словам критиков, — лучше, чем во многих домах престарелых. В Норвегии тоже используется труд заключенных, но платят им прилично, смысл этого труда заключается опять-таки в подготовке к освобождению. Как следствие, рецидивная преступность здесь держится на уровне 20%. Впрочем, дело тут, конечно, совсем не в отдельных тюрьмах, а в приоритетах государственной власти, которая в одних странах отдает предпочтение прибыли на изломанных человеческих жизнях, а в других – наоборот, старается усовершенствовать общество, перевоспитав преступников и вернув их к нормальной жизни, дав им необходимые образование и профессию.
«В странах, где нет мощных рабочих движений, нет сильных левых или социал-демократических партий, просто невозможно проводить глубокие социальные реформы.»
Разумеется, эти приоритеты очень зависят от того, какие силы находятся у власти. В США власть представляет интересы корпораций, независимо от того, кто у руля – «правый» Трамп или «левый» Байден, республиканцы или демократы. В той же России государство защищает интересы местного крупного капитала, тесно сросшегося с номенклатурой и составляющего с ней единое целое. В Украине ситуация похожая — с той разницей, что здесь есть несколько кланов олигархов, конкурирующих как друг с другом, так и с зарубежным капиталом.
Дания, Норвегия, другие развитые страны с эгалитарной внутренней политикой отличаются как от США, так и от стран бывшего СССР наличием сильных социал-демократических партий, выросших из мощных рабочих движений. Несмотря на свою во многом соглашательскую политику, нацеленную на сглаживание межклассовых противоречий, социал-демократы всё же в значительной степени выражают интересы трудящегося большинства населения, в том числе и в области пенитенциарных проблем.
Заключенные тюрьмы Halden
В странах, где нет мощных рабочих движений, нет сильных левых или социал-демократических партий, просто невозможно проводить глубокие социальные реформы, независимо от того, какие цели декларируются властями. В США, например, при администрации Обамы пытались реформировать пенитенциарную систему, но это ни к чему не привело. Это говорит о том, что не стоит ждать чудесных реформ и в Украине, даже если Денис Малюська приложит к этому все свои силы. Появись вдруг в России или любой другой стране СНГ такой «министр-реформатор», результат был бы аналогичным. Дело в том, что для таких изменений недостаточно реформ, спущенных сверху. Для этого необходимы коренные, глубокие и радикальные преобразования самой политико-экономической системы.
Автор: Генрих Арзанов; Cпільне
